Ангел с мечом - Страница 16

Бутылка переходила из рук в руки много раз; наконец, Альтаир вздохнула и заглянула в нее. Янтарной жидкости осталось еще на дюйм.

— А, к черту! — сказала она и снова протянула ее Мондрагону. Он отпил, а она осушила бутылку.

Потом она снова села рыбачить — это занятие обычно успокаивало ее. По ту сторону водной поверхности блестели огни Меровингена — разбросанное над темнеющим приливом золото. Вода лизала лодку, плескалась и сверкала, показывая разбитое зеркальное отражение тускнеющего неба. Поплавок безмятежно покачивался на волнах.

Мондрагон поднялся на палубу и сел рядом с ней, скрестив ноги. Молчал. Смотрел на воду. Возможно, погрузился в, туманные мысли о том, что старый Дет безуспешно пытался проглотить его.

— Тебе действительно везет, — наконец, сказала Альтаир, вырванная из своих мыслей. — Если наглотаешься этой старой воды из канала, заработаешь лихорадку. Ты проглотил ее не меньше литра. Я всю ночь боялась, что начнется лихорадка. Возможно, это виски убило заразу.

— Таблетки, — сказал он. — Я съел массу таблеток от этой воды.

Она повернула к нему голову. Таблетки.

— Ты хочешь сказать, будто заранее знал, что тебя собираются бросить в воду?

— Нет. Вода во всем Меровингене. Плохой водопровод. Они говорят, чтобы пить ее, нужно здесь родиться.

— А ты родился не здесь?

— Нет.

— А где? Молчание.

Альтаир пожала плечами. Масса речных крыс и канальщиков имели такое обыкновение. Беспокоились только о своих делах. Она почувствовала, как клюнула рыба, но когда потянула удочку, не ощутила никакого сопротивления.

— Проклятье! — Она вытянула шнур, вглядываясь в сгущающейся темноте к крючку, но потом все-таки была вынуждена взять его в руку, чтобы убедиться, что наживка действительно исчезла. — Вообще-то эта рыба должна была стать нашим завтраком. Я не собиралась дарить ей свой.

— Ты живешь одна? Этот вопрос обеспокоил ее.

— Временами. У меня много друзей. — Она посмотрела в сгущающуюся тьму и вздохнула. — Ну, да, не везет. — Она смотала снасть и убрала ее, аккуратно привязав к борту лодки возле перил полудека.

Потом повернулась к Мондрагону, долго глядела на него со своего места, смотрела, как он сидел на узкой палубе недалеко от нее, в последнем свете заката. Сердце ее снова бешено застучало, хотя она не находила для этого причины. Что за глупости? Чего я боюсь?

Ох, да ничего. Шесть крадущихся фигур в черном, которые убили человека, и мужчина в темноте на моей лодке — всего-то. Может, как раз сейчас они повсюду его разыскивают. А если они найдут нас?

Он-то знает, кто они такие!

Она скатилась с полудека и встала в среднем проходе. Мондрагон передвинулся на край и свесил ноги вниз, но немедленно убрал их с дороги, когда Альтаир нагнулась и вытащила из укрытия одеяло.

— Я сплю на палубе, — сказала она, добавив про себя: Ты-то отсюда свалишься. Только подумала. Она поднялась на палубу и почувствовала его руку на лодыжке. Он не схватил — просто прикоснулся, а потом ладонь переместилась к икре, когда она остановилась.

— Мне не хотелось бы выгонять тебя из твоей же лодки.

— Ну, просто здорово! Тебе это необходимо, а я не свалюсь за борт. — Она стряхнула его руку и села, обмотавшись одеялом. — Мне будет вполне удобно.

Он опять протянул руку и положил на этот раз ей на колено.

— Джонс, послушай… я не собираюсь тебя выгонять. Я только… проклятье, я просто еще не в себе от болезни, Джонс, и не знаю, что говорю. Я, наверное, тебя оскорбил. Ну, иди же. Иди сюда в укрытие!

— Здесь снаружи чище.

Все вдруг само собой покатилось к тому, чего она так хотела в последнюю ночь; но сегодняшняя ночь уже не последняя, а сама она уже не так безумна, как вчера; и ей было страшно.

— Ну, иди же, — сказал он и потряс ее за колено. — Иди, Джонс.

— Трусиха, — обругала она себя. Потом посидела еще немного, и он тоже сидел неподвижно и не делал попыток уйти.

— Ладно, — сказала она и подвинулась к краю палубы. Мондрагон протянул руку и помог ей спуститься — как будто он лучше держался на ногах! Она присела на корточки и затащила вместе с собой в укрытие одеяло; он влез следом. После этого последовала большая неразбериха, когда они начали делить одеяла, и Альтаир в нервном волнении ударилась головой. — Проклятье! — Все шло как-то не так. Она улеглась, а Мондрагон просто последовал ее примеру.

— Ты будешь что-нибудь делать? — спросила она, наконец.

— А я должен?

— Проклятье, сын предков, ты…! — Она резко поднялась на локтях и ужом выползла из укрытия, как будто лодка была охвачена огнем.

Он схватил ее и она так резко ударила его локтем, что он громко охнул. Тогда он сжал ее еще крепче и согнул колено вокруг ее талии и крепко схватил за руки.

— Джонс, Джонс… — А потом он забрался поглубже в укрытие, и стало ясно, что он решился.

Чуть позже решилась и она, по крайней мере, что касалось сиюминутного мгновения; одежды были сдвинуты в сторону, одеяла в беспорядке разбросаны. В водовороте того, что делал Мондрагон, Альтаир снова ударилась головой и была почти оглушена этим. Она упала на него и лежала, ругаясь, пока он нежно ощупывал шишку на ее затылке.

— О, проклятие, Джонс, мне очень жаль!

— Теперь у нас одинаковые шишки, — сказала она. Она тепло и уютно лежала на дышавшем человеческом теле, впервые за многие годы в объятиях. Все произошло как-то совсем иначе и намного лучше, чем она ожидала. Он был чистым и старался не причинять ей боли. («Проклятье, девочка, ты, оказывается, первый раз?» — «Заткнись! Не называй меня девочкой!» И он заткнулся. И обращался с ней очень осторожно; а когда всякая боль кончилась, он сумел заставить ее забыть, что вообще когда-нибудь было больно.) Он научил ее этому, втолковал ей, что не нужно называть это ее словами; красивые слова как-то лучше соответствовали тому, что он делал; и то, что произошло, далеко превзошло то, чего она ожидала.